В родном краю. Записки Максима Осипова
Уже полтора года я работаю врачом в небольшом городе N., районном центре одной из прилежащих к Москве областей. Пора подытожить свои впечатления.

Первое и самое ужасное: у больных, да и у многих врачей сильнее всего выражены два чувства — страх смерти и нелюбовь к жизни. Обдумывать будущее не хотят: пусть все остается по-старому. Не жизнь, а доживание. По праздникам веселятся, пьют, поют песни, но если заглянуть им в глаза, то никакого веселья вы там не найдете. Критический аортальный стеноз, надо делать операцию или не надо лежать в больнице. — Что же мне — умирать? — Ну да, получается, что умирать. Нет, умирать не хочет, но и ехать в областной центр, добиваться, суетиться — тоже. — Мне уже 55, я уже пожил (пожила). — Чего же вы хотите? — Инвалидности: на группу хочу. В возможность здоровья не верит, пусть будут лекарства бесплатные. — Доктор, я до пенсии хоть доживу? (Не доживают до пенсии неудачники, а дожил — жизнь состоялась).


Второе: власть поделена между деньгами и алкоголем, то есть между двумя воплощениями Ничего, пустоты, смерти. Многим кажется, что проблемы можно решить с помощью денег, а это почти никогда не верно. Как с их помощью пробудить интерес к жизни, к любви? И тогда вступает в свои права алкоголь. Он производит такое, например, действие: недавно со второго этажа выпал двухлетний ребенок по имени Федя. Пьяная мать и ее boyfriend, то есть сожитель, втащили Федю в дом и заперлись. Соседи, к счастью, все видели и вызвали милицию. Та сломала дверь, и ребенок оказался в больнице. Мать, как положено, голосит в коридоре. Разрыв селезенки, селезенку удалили, Федя жив и даже сам у себя удалил дыхательную трубку (не уследили, были заняты другой операцией), а потом и подключичный катетер у себя выдернул.

Третье. Почти во всех семьях — в недавнем прошлом случаи насильственной смерти: утопление, взрывы петард, убийства, исчезновения в Москве. Все это создает тот фон, на котором разворачивается жизнь и нашей семьи в частности. Нередко приходится иметь дело с женщинами, похоронившими обоих своих взрослых детей.

Четвертое. Почти не видел людей, увлеченных работой, вообще делом, а от этой расслабленности и невозможность сосредоточиться на собственном лечении. Трудно и со всеми этими названиями лекарств (торговыми, международными), и с дозами: чтобы принять 25 мг, надо таблетку 50 мг разделить пополам, а таблетку 100 мг — на четыре части. Сложно, неохота возиться. Взвешиваться каждый день, при увеличении веса принимать двойную дозу мочегонных — невыполнимо. Нет весов, а то соображение, что их можно купить, не приходит в голову, дело не в деньгах. Люди практически неграмотны, они умеют складывать буквы в слова, но на деле это умение не применяют. Самый частый ответ на предложение прочесть крупный печатный текст с моими рекомендациями: “Я без очков”. Ну раз без очков, то, значит, сегодня ничего читать не собиралась, это и есть неграмотность. Еще одна проба: поняли, куда вам ехать, поняли, что надо на меня сослаться? — Вроде, да. — А как меня зовут? Зло: — Откуда я знаю?

Пятое: оказалось, что дружба — интеллигентский феномен. Так называемые простые люди друзей не имеют: ни разу меня не спрашивал о состоянии больных кто-нибудь, кроме родственников. Отсутствует взаимопомощь, мы самые большие индивидуалисты, каких себе можно представить. Кажется, у нации нет инстинкта самосохранения. Юдоль: проще умереть, чем попросить соседа довезти до Москвы. Жены нет, а друзья? Таких нет. Брат есть, но в Москве, телефон где-то записан.

Шестое: мужчина — почти всегда идиот. Мужчина с сердечной недостаточностью, если за ним не ходит по пятам жена, обречен на скорую гибель. Начинается этот идиотизм уже в юношеском возрасте и затем прогрессирует, даже если мужчина становится главным инженером или, к примеру, агрономом.

Мужчина, заботящийся о близких, — редкость, и тем большее уважение он вызывает. Одного из них, Алексея Ивановича, я лечу — он добился, чтобы жене пересадили почку, продал все, что у них было, потратил сорок тысяч долларов. Обычно иначе: Бог дал — Бог взял, девять дней, сорок.

Противны выбившиеся в люди. На днях приходила одна такая с недавним передним инфарктом. Мужним воровством построила рядом с нами большой каменный дом. Во мне она видит равного или почти равного и потому сначала жалуется, что ее растрясло, “хотя машина хорошая, “Вольво””, а потом ведет такой разговор: “Мне сейчас надо внука отправить на Кипр к дочери, она там учится. Кипр, знаете, очень испортился, слишком много голубых”. И все в таком роде. Кстати, обстановочка в больнице, в общем, асексуальная, не то что в иных московских клиниках, где тяга полов прямо-таки разлита в воздухе.

Еще одно: у нас почти не лечат стариков. Ей семьдесят лет, чего вы хотите? Того же, чего и для двадцатипятилетней. Вспомнил трясущуюся старушку в магазине. Кряхтя, она выбирала кусочки сыра, маслица, колбаски, как говорят, половчее, то есть подешевле. За ней собралась очередь, и продавщица, молодая белая баба, с чувством сказала: “Я вот до такого точно не доживу!”. Старушка вдруг подняла голову и твердо произнесла: “Доживете. И очень скоро”. В Спарте с немощными обходились еще рациональнее — что осталось от Спарты, кроме нескольких анекдотов? Создается впечатление, что мы экономим какие-то ресурсы, усилия для лечения молодых, это неверно. Старика пытаются лечить, если он социально значимый (отец начальника электросетей, мать замглавы администрации).

Вообще же старушки интереснее всех. Недавно полночи ставил временный кардиостимулятор; когда наконец все получилось, пожал руку своему помощнику, и тогда полубездыханная прежде старушка тоже протянула мне руку: “А мне?” — и крепко пожала.

Вечная присказка: “Хорошо вам говорить, Максим Александрович”. На деле это значит — хорошо вам, Максим Александрович, вам не лень делать то или другое.

Роль Церкви в жизни больных и больницы ничтожна. Нет даже внешних атрибутов благочестия, вроде иконок на тумбочках. Все, однако, крещеные, у всех на шее крестики, в том числе у страшного человека по имени Ульрих. Ульрих расстрелял своими руками шестьдесят восемь человек (националистов на Украине, бандитов после амнистии 1953 года и так, “по мелочи”), водитель, ветеринар, целитель, внештатный сотрудник госбезопасности (возможно, врет). Имеет табельное оружие, пистолет Стечкина (опять-таки если не вранье). Удар полтонны, на днях выбил взрослому сыну передние зубы. Должен быть порядок. Порядок должен быть, а кто его не будет соблюдать, того остановим кулаком или, если понадобится, пулей. Пенсия 2700 р. Как же госбезопасность, не помогает? Нет, это добровольно. Говорить с Ульрихом страшно: того и гляди, возьмется за Стечкина. А сумасшествие (бывшая жена занимается черной магией, офис в Москве, вредит ему и все в таком духе — карма, дыхательные аппараты, магниты) — следствие совершенного зла, а не наоборот. Но такие больные — исключение, в основном люди миролюбивы.

Идиотизм власти (областной, московской) даже не обсуждается, обсуждаются только способы ее обмана. Из-за этого происходят истории, для описания которых нужен гений Петрушевской. Вот одна из них: есть распоряжение, что ампутированные конечности нельзя уничтожать (например, сжигать), а надо хоронить на кладбище. Несознательные одноногие граждане своих ампутированных ног не забирают, в результате в морге недавно скопилось семь ног. Пришлось дождаться похорон бездомного (за казенный счет и без свидетелей) и положить ему эти ноги в могилу.

Что же хорошего я вижу? Свободу помочь многим людям. Даже если помощь останется невоспринятой — дать возможность помощи. Отсутствие препятствий со стороны врачей, администрации. Хочешь палату интенсивной терапии — пожалуйста. Хочешь привозить лекарства и раздавать их — то же. Хочешь положить больного, чтобы мать-алкоголичка оставила его в покое, — клади. Помогает и отсутствие традиций. В отличие от других провинциальных городов, N. не живет традициями.

Ксенофобии тоже, в общем, нет, хотя на днях пришлось содрать с двери магазина типографским способом напечатанную листовку “Сохраним N. белым городом”. При том что, по моим наблюдениям, все, кто хочет что-то сделать для больницы, — приезжие. Есть большая терпимость, в том числе, увы, к совершенно нетерпимым вещам вроде торговли героином, и совсем нет осуждения. Ясно, что москвичи воры, ну и пусть.

Есть уважение к книгам, знанию, опыту жизни в большом мире, но нет зависти. Что с того, что больные не соглашаются на операцию на сердце, — а кому ее хочется себе делать? Да тут еще областные светила объяснят, что делать ничего не надо. Каждый такой случай воспринимается как врачебная неудача, неэффективное действие, провал. Поэтому и приходится вешать дипломы на стенку, а главное — стараться, напрягаться, отдаваться разговору и вообще встрече с человеком.

Радует если еще не жажда, то уже готовность к деятельности у людей, которых, недавно казалось, остается только закопать. Еще — ощущение герметичности происходящего (все попадают в одну больницу): становится известно продолжение любой истории, что добавляет ответственности.

Есть радость встречи: недавно лечил худенькую, веселенькую девяностолетнюю Александру Ивановну (отец-священник погиб в лагере, мать умерла от голода, осталась без образования, была воспитательницей в детском саду), человека, более близкого к святости, я не встречал. Говорю ей: у вас опасная болезнь (инфаркт миокарда), придется остаться в больнице. Она весело: птичий грипп, что ли?

На днях получил привет от своего прадеда, умершего вскоре после моего рождения: обратил внимание на красивое и редкое имя больной — Руфь. “Руфь-чужестранка”, — сказал я ей, и она ответила: “Только один врач отметил мое имя и очень меня за него полюбил, я и дома у него бывала”. Этот врач — мой прадед, после лагеря он жил на 101-м километре, до смерти — в городе N. Теперь на 101-й километр не посылают, надо об этом побеспокоиться самому.

Еще, конечно, нравится ощущение своего города, нравится, когда раскланиваются на улице. Молодец среди овец? Пусть, это лучше, чем овца среди овец. Тем более что скоро появится еще молодец, а там, глядишь, и еще.

Из сказанного ясно, что я счастлив работать в городе N.

---
апрель 2006 г
Опубликовано в журнале «Знамя» 2007, №5

безрадостная картина!!!
Уж не знаю как врачи, но строители дорог делают все чтобы такие города N сохранили свой печальный вид на многие лета. Как-то возвращаясь из пункта А в пункт В, решили сократить дорогу и не поехали по трассе Е-95, проезжая задворками Мосовской области, ехали по дороге, ну про качество покрытия речь не идет. И вдруг дорога закончилась.... Спрашиваем у Местных- а где продолжение пути? - они говорят, а там, через пару километров другая область начинается, там и дорога будет.
А какже вы туда добираетесь?- Да в объезд..., ну... тоесть... назад.... километров 100 и т.д. по направлению к путкту В.
И жители не меняются уже на протяжении многих лет, такое впечатление, что старушки передают по наследству свои резиновые сапоги, фланеливые халаты, вытянувшиеся кофты с булавками вместо пуговиц, чулки в резиночку. да засаленные ватники.
Чему уж тет радоваться. А мужички просто повымерли.

Милая Энни... Мне кажется, что я понимаю твой страх перед БОЛЬШИМ ГОРОДОМ.
И я (прошу прощения за Я-канье) и многие прочие, всегда говорили, что в больших городах жить НЕЛЬЗЯ.

ЗЫ Я боюсь больших городов. Не потому, что я боюсь за себя...
Я боюсь за тех, кому я обязан...

Я где-то читал, что это - усталость народа. Как бывает усталость металла.

Док, здравствуйте... Это не усталость народа...
Просто народ - не ГОРОДСКОЙ, по сути своей.
Деревенские мы, однако...


Знаете, Док...
Яживу в небольшом городе, в котором НЕТ ГОРОЖАН...
Я живу в большом общежитии...

Милый Radi, что касается страха перед большим городом - я лично больше боюсь маленьких городов с их сплетнями и пустыми улицами в семь часов вечера. А в Москве родной мне, например, комфортно - именно от ощущения того, что никто из соседей обо мне ничего не знает, что в метро я растворюсь в толпе, как бы я ни была одета - да хоть ни причесана три дня, никому до этого дела нет. Свобода!
Помню, жила я как-то три месяца в одном уютном и очень маленьком городе - как меня сверлили глазами на улицах! Очень противное ощущение, между прочим. А в местном торговом центрике однажды услышала, когда сняла меховой жакет и просто накинула его на плечи (жарко было): "Надень шубу нормально! У НАС ТАК НЕ НОСЯТ!". Шедеврально!
Нет уж, я лучше предпочту в сорок-пятьдесят лет загнуться от шума и грохота безумно любимого города, чем дотянуть до семидесяти в "уютном маленьком городке".

ЗЫ И кода я однажды оказалась в Пекине - я наслаждалась там тем же, чем в Москве: толпой, грохотом транспорта, работающими всю ночь злачными местами... Как же мне там понравилось, мечтаю вернуться!

ОК Энни...
Не знаю, понял ли я вас...
Я провинциал по своей сути и из меня никогда это не выгонешь
Наверное, Вы МАЛО бывали в маленьнких местечках и городках...
А вероятнее всего - никогда не бывали в деревнях и станицах.
Право, в том, что Вы считаете "сплетням", "местным" кажется нормой жизни: Это ведь просто... У нас так принято...
Вы понимаете?

Radi приветствую. Т.е. Вы хотите сказать, что жизнь в городе так вредно действует? Даже в небольшом, в райцентре?

Наверное, прикольно жить в селении-общежитии, где вокруг - не серва толпа, а все отдельно знакомые люди. Но ведь и общежития всякие бывают. а бывают и коммунальные квартиры.

Большой город - он анонимизирует (то, что Энни описала) - и человек, в нём выросший - к этому чувству действительно приучен с детства. Он уже не деревенский. В городе человек может не знать своих соседей по лестничной клетке. В то время как тот же самый человек, скажем, в дачном посёлке всю улицу знает по именам-отчествам + основным последним событиям (тут-то наверное деревенские инстинкты и просыпаются).

Это что? Защита от информационной перегрузки imho. Если я в городе буду получать такую информацию с 1 кв. метра площади - то мозг не выдержит.

Бывала мало - что есть, то есть. Практически совсем не бывала.

Понимаю. Просто эта норма - не для всех. Кто-то полностью открыт, кому-то приятно, когда к нему соседи на огонек забегают, находятся в курсе всех событий его жизни... Я бы лично повесилась.

Так и есть. Кстати, буквально вчера услышала от брата фразу: "Выключенный мобильник - это роскошь и настоящее счастье!".

Доку:
Не хочу говорить о "серве"...
Есть давным дано сделанная Богом община ...
В моём городе-общежитии видны давно сложившиеся общины, которые живут по своим крестьянским (общинным) законам.
Понятно, что есть чувашские, мордовские и прочие татарские общины (Тольятти, однако )
В обыденной жизни - это проявляется мало, но КОСНИСЬ! - проблема.

Энни:


Надо это счастье себе легко и непринуждённо позволять. Пошли они все... Кстати, по этой теме есть отличный рассказ Бредбери "Убийца" - просто пророчество, Жюль Верн отдыхает

Он маленький, советую прочесть, кто не читал или перечитать - знающим.

http://www.raybradbury.ru/library/story/53/8/1/

Ну разве это не про мобильники и прочее? 1953 год, между прочим!

Энни, срочно пишите мне в личку...


За рассказ - спасибо. Не читал ранее...

Radi: от богов я далёк. И уже не одно поколение моих предков живёт в каменных джунглях - так что меня уже не исправить. Точнее -мой прадед-крестьянин приехал в Питер за сладкой столичной жизнью, а стал чернорабочим на Металлическом заводе.
В городе тоже есть свой уклад и своя душа - просто она иная.
А в приведённом тексте всё-таки говорится не о "плавильном котле", куда съезжается разнообразный люд - я так понял, это - обычный райцентр, каких тысячи.
Только не факт, что везде такой мрак - это раз.
Второе - отдавайте себе отчёт в том, что это - жизнь глазами врача. Можно ещё глазами гробовщика посмотреть: что за жизнь - люди мрут да мрут. Есть некий субъективизм, а врачу дорога всегда либо в циники, либо в меланхолики, похоже, автор идёт по второму пути.

То Энни...
В маленьких поселениях живут удивительные люди...
Вы их просто не ВИДИТЕ!
От них иногда пахнет навозом... Что поделаешь...
Иногда от них пахнет нефтью, но они приехали с севера...
Если у соседа украли курицу - там переживают так "смачно", что боцманы в Новороссийском порту просто краснеют...
Они (хуторяне), с удовольствием обсудят соседскую дивчину и пр....
При случае, бывая в городе зимой, в мороз (на Кубани это около -5), хуторянин скажет дивчине, которая торчит синея ляжками около дороги:
... И хто-ж тебе, дивчина, ебсти то буде, с такой холодною сракою!

Прошу прощения...


Понятно...
Я смотрю глазами СВОИМИ.
Могу - глазами мента, а уж здесь дорога в циники открыта
Но я просто смотрю на города СВОИМИ глазами.
ЗЫ Хуторские мы...

За последнее десятилетие в маленьких городах тоже все очень резко поменялось- есть и злачные места, работающие до утра и соседей по лестничной клетке, переехавших в дом несколько лет назад тоже уже не знаешь, хотя рарньше все было по другому. Раньше , действительно, в 6 вечера было уже пусто, а сейчас вся толпа только вываливает. Кто как одет- по большому счету всем на всех уже плевать. Все стремительно меняется

Сатурну: Да, действительно... Всё стремительно меняется. Я уже не узнаю свой маленький городок на Кубани (по сути - большая станица). МОлодёж и пОдростки уже не размовляют "по нашему" а пользуются обычным новоязом. В общем то, в этом ничего плохого нет, т.е. наблюдается обычная социальная интеграция.
Отрадно другое - абсолютно ВСЯ местная молодёжь прекрасно понимает язык своих дедов! (но не пользуется им в повседневной жизни).
Пройдёт ещё немного времени... И молодые люди будут говорить на языке Камеди-Клаб... Но не на своём родном.
(интересно, но один из лидеров Камеди-Клаба - по образованию преподаватель русского языка и литературы... Вот такие гримасы бывают, однако. Наверное - издержки больших городов...)

И вот ещё что... (так, для информации)...
Помните недавний взрыв в автобусе в Тольятти? Врач Скорой Помощи, немолодой уже человек, умер после оказания помощи пострадавшим...
Сердце! Сердце доктора не выдержало...
Вот так.